Дмитрий Хван - Знак Сокола [СИ]

Неподалёку от берега несколько десятков амурцев упражнялись с аркебузами, на которых был тот самый длинный нож, про который чиновник слышал ещё в Нингуте. Они по команде чужеземцев втыкали аркебузу в тряпичные куклы, набитые соломой и посаженные на деревянные шесты. Дюньчэн чувствовал, что происходит нечто неправильное, чего не должно быть. Опасность нависла на Цин с севера.

Матусевич смотрел на ворота из окна своего кабинета, скоро Дежнёв должен привести маньчжурского переговорщика. Что же, думал Игорь, поговорим. И пусть заодно этот маньчжур увидит нашу силу. И первую очередь силу воли и нежелание уступать им ни в чём.

— Это вам не толпы амурских туземцев гонять, — негромко проговорил он.

Правда кроме сильного характера нужна и сила оружия. Амурская часть княжества крепла год от года, именно сюда направлялось всё самое лучшее и новое, что было произведено в оружейных цехах Ангарии. На верфях Албазина поморами и переселенцами строились рыболовецкие корабли, ладьи, лодки. Недавно была заложена ещё одна канонерская лодка, уже пятая на Амуре. Машина, котёл, узлы механизмов и прочие металлические части конструкции канонерской лодки уже частью прибыли в главное амурское поселение. Люди Бекетова, а до него Сазонова уверенно осваивали верхнее течение Амура, используя лояльных амурцев, называвших ангарцев братьями. Дауры и, в чуть меньшей степени, солоны, охотно отдавали детей в школу, крестились, перенимали опыт землепользования, участвовали в строительстве, активно использовались в разведке и распространении слухов между разбросанными на большой территории поселениями амурцев. Берега Амура вплоть до устья реки Бурея уже полностью были под контролем албазинского воеводы. Южнее Амура власть Албазина уже вышла за правый берег реки Кумары. На Сунгари пока было не столь благостно, но Матусевич старался, а его ставка на Лавкая себя целиком оправдала — даурский князец делал очень многое для того, чтобы власть Сунгарийска крепла день ото дня. А после того, как городок Наун будет вовлечён в орбиту Ангарского княжества, огромный выступ к северу, созданный течением Амура, будет срезан и колонизация этих земель станет лишь вопросом времени.

Дверь отворилась и в кабинет воеводы зашёл Семён Дежнёв. Казак снял шапку:

— Игорь Олегович, так чего, маньчура ентого заводить?

После короткого кивка Матусевича, атаман скрылся за дверью, воевода же сел за крепкий дубовый стол и в некотором напряжении ещё раз перебрал в уме все возможные варианты взаимоотношений с империей Цин. Единственно, что было ясно — до мирного дележа Приамурья маньчжур надобно было ещё не раз и не два макнуть лицом в кровавую лужу. И конечно, Игорь не допускал вредной мысли о недооценке соперника. Это лишь раз или два можно сглупить, не зная возможностей врага. А не единожды умывшись кровью, маньчжуры изменят тактику. Снова скрипнули дверные петли.

Зашёл всё тот же Дежнёв, за ним Лавкай, севшие по левую и правую стороны от воеводы. Семён Иванович уже знал, что в азиатской традиции по левую руку садился более важный человек, потому и занял это место. В середину комнаты прошло трое маньчжур, шурша своими одеяниями. Лишь чалэ-чжангинь, являвшийся старшим среди них смотрел смело, исподлобья, остальные же явно терялись в непривычной обстановке. За ними появились Лазарь и Стефан, да два дюжих казака. Дюньчэню поставили стул посреди кабинета, остальные расселись по лавкам, что стояли вдоль стен. Однако маньчжур остался стоять, с недоумением глядя на Матусевича. Воевода обратился к Лавкаю:

— Скажи ему, чтобы садился, церемоний не будет. Он не посол. И пусть задаёт вопросы, время идёт.

Вскоре недовольный маньчжур сел на стул. Первым его вопросом был о Нингуте:

— Это твои люди уничтожили мою крепость?

— Да, — кивнул Игорь. — Я сам был там и отдавал приказы моим воинам.

— Почему вы напали?

— Ваши воины напали на мою крепость первыми. Уничтожение Нингуты было местью, — отвечал Матусевич. — И так будет каждый раз, если вы будете нападать снова.

— Вы, наверное, не понимаете, — произнёс Дюньчэн, сжимая кулаки. — За моей спиной империя и мой император, мы сотрём вас!

— Ваш император мёртв. А чтобы стереть нас, вам нужно постараться. Ваша первая попытка не удалась, хотите попробовать ещё? — спокойным тоном сказал воевода. — Ты для этого привёл войско на развалины Нингуты?

Маньчжур молчал.

— Я понимаю, зачем ты пришёл ко мне, — сложив ладони домиком, произнёс Игорь. — Ты хочешь вернуть Эрдени?

Перевод полковому начальнику не понадобился, он молниеносно встал, едва услышал имя жены и бросился к столу воеводы, с грохотом опрокинув тяжёлый стул. Дежнёв успел подставить бок и толкнуть кинувшегося на Игоря маньчжура. Дюньчэн ударился о край стола и с трудом устоял на ногах. Атаман скрутил его, помог и Лавкай. Шипя от боли и гнева, Дюньчэн выкрикивал ругательства, понося чужеземцев. В углу кабинета вскрикнул Лифань, которого придавил к полу казак. Сотника конной стражи также уложили на пол, заломав руки. Матусевич не спеша встал и, положив ладонь на затылок маньчжурского военачальника, стал негромко говорить:

— Ты совершил ошибку, придя сюда. Ты руководствовался своими эмоциями. Я не прогадал, забрав из Нингуты семью задержавшегося в столице местного фудутуна. Но-но! Спокойно, — прижимая голову снова заёрзавшего Дюньчэна к поверхности стола, проговорил Матусевич успокаивающим тоном, словно уговаривал маленького хулигана не баловаться. — Не волнуйся, с ними всё в порядке. Они ждут тебя.

— Чтоб ты сдох, собака! — от стыда и злобы у маньчжура брызнули из глаз слёзы.

Тем временем, с улицы послышались звуки далёкой беспорядочной стрельбы.

— Это твои люди. Видимо, не стали сдаваться сразу, — пояснил Игорь. — Что поделать, нам нужны работники в шахты. Вот и твои товарищи, — воевода кивнул на Лифаня и сотника, — тоже будут работать на нас. Тебе же я могу предложить почётный плен и воссоединение со своей семьёй. Подумаешь?

— Да-да, — пролепетал маньчжур, после чего Дежнёв и Лавкай ослабили хватку и вскоре освободили чалэ-чжангиня от своих объятий.

Между тем, спутников Дюньчэня увели.

— Лавкай, спроси его, какова численность пришедшего в Нингуту войска, — обратился воевода к дауру, переводящему дух.

Но едва тот начал говорить с маньчжуром, как тот, выпростав из рукава руку с зажатым в кулаке тонким ножом, снова бросился на Матусевича. Игорь, увернувшись, перехватил руку атакующего в области запястья и, вывернув её в локте, потянул вверх. Враг вскрикнул от боли и выронил нож. Игорь же стукнул его головой о стол, и тот, потеряв сознание, сполз кулём на пол.

— Лазарь, готов корабли к новому походу. Лавкай, собирай своё войско, будешь чистить Наун от маньчжур. Этого, — Игорь обратился к своим спецназовцам, — в подвал, буду говорить с ним вечером.

Когда маньчжура выносили из кабинета, воевода, проводив его взглядом, процедил:

— А ты, братец, хоть и смельчак редкий, но полный дурак. Всю службу завалил.

Перепёлки, рубленные на куски, варились в небольшом котелке, отчаянно раздражая обоняние. Кангхо всё-таки удалец, без него пришлось бы потуже затянуть пояса, думал Сергей. С помощью нехитрых силков всего за пару часов бывший солдат наловил восемь перепёлок, обеспечив себе и Киму великолепный ужин. Минсик же ещё рано утром ушёл в город, встретиться с Ли Джиёном, своим дядюшкой, занимавшим высокий пост помощника губернатора провинции. Он должен был отдать Джиёну письмо, адресованное придворному чиновнику Сон Сиёлю. Ким, поговорив с Минсиком, решил таки действовать через него. Обратиться напрямую к вану сейчас было просто невозможно. А вот чиновник, чьи антиманьчжурские взгляды были известны в узких кругах придворных сановников, казался идеальным претендентом на переговоры с представителем Ангарии. К тому же недавно поступивший на придворную службу Сон, уже зарекомендовал себя среди своих единомышленников ярким выразителем идей свободолюбия и независимости Кореи. Он состоял в крыле «чистых западников», фракции, активно участвовавшей в придворных интригах.

— Суп готов, Сергей, — Кангхо, морщась от летевших в лицо частичек пепла, рукавом ухватившись за перекладину, снял котелок с огня.

Вскоре они уже по очереди хлебали горячее варево, дуя на ложки с зачёрпнутым золотистым бульоном.

— Надеюсь, я ещё успею почистить наше оружие, до того, как Минсик вернётся, — проговорил Сонг, кивая на три револьвера, уложенные на кусок ткани. — А потом мы отправимся обратно!

— Неужели тебя ничего не держит на Родине? — удивился Сергей, ухватив кусочек перепёлки. — А как же семья?

— Близ Пхеньяна живёт семья старшего брата, который не особенно меня и любит. Это ведь он и отдал меня в солдаты, когда староста объявил, что от нашей деревни нужно пять мужчин.